Многие взрослые люди  с годами теряют  веру в собственные силы и не могут справиться с разочарованием от несбывшихся юношеских надежд или амбициозных взрослых планов.  Не смотря на это,  такие взрослые обзаводятся семьями, рожают детей.

Семья обычно становится для них тем местом, где они могут выливать свою горечь без опасений и в надежде на жалость, заботу, поддержку и сочувствие.

Есть ли шанс у детей, глядя на таких депрессивных родителей,  стать успешными, научиться преодолевать неудачи стойко, находить собственный жизненный смысл?

Французский психоаналитик Франсуаза Дольто по этому поводу говорит следующее.

«Депрессивные отцы, недовольные тем, как сложилась их жизнь, развивают у детей убеждение, что все усилия тщетны, любая работа бесполезна, инициативу всегда встречают в штыки, а мир враждебен и неприветлив.

Как часто мужчины, занимающие ответственные посты, приходя домой, начинают жаловаться: «Чертовская работа, никому не нужная профессия… надрываюсь, а все попусту».

Совсем маленького ребенка угнетает, если он то и дело слышит от отца жалобы на загубленную жизнь. Такая отцовская позиция проникнута садизмом. Вместо того  чтобы побуждать к поискам,  она подрывает жизненные силы ребенка.

Она выражает также разочарование той социальной средой, в которую входит семья ребенка.  Потому что любые действия имеют смысл лишь в сообществе с другими людьми и ради других людей; в сущности, разочарованные родители – это люди, которые не работали ни с другими, ни для других, ни совместно со своей возрастной группой. Но подобная жизнь, лишенная чувства принадлежности к своей команде, лишенная социальной цели, проистекает из того факта, что в наше время вопреки великим социальным теориям, которые люди не принимают близко к сердцу, процветает изощренный нарциссизм.

Напрасно отцы говорят детям: «Позаботься о будущем; приложи усилия, чтобы не остаться без работы…» Сыновья сопротивляются: «Какой в этом толк, ведь работать, как ты, для меня все равно, что умереть». Отец представляет собой или булимического честолюбца, активиста, раздавленного собственным успехом, потому что он – раб своего преуспеяния, или неудачника; в обоих случаях,

если ребенка не побуждают критически относиться к наблюдаемым им людям и явлениям, он решает, что нужно делать так, как отец, и что другого пути нет.

Если отец, который проделал огромный труд, чтобы добиться успеха, и в пятьдесят лет оказался богатым, но безмерно усталым, или растерял друзей, утратил жизнерадостность, стал желчным, или разорился, говорит сыну: «В твоем возрасте я работал! Я делал то, я делал это…», ребенок думает: «Да, и вот к чему это он пришел в итоге; наверно, лучше не отказывать себе в радостях сегодня, потому что вот он себе во всем отказывал – и чего добился?»

Бесспорно, в молодежь нужно вселять уверенность, и в то же время ее нужно стимулировать; но для этого нужно внушать ей доверие к собственным силам и готовность следовать своим собственным путем. Поэтому не стоит толковать с детьми об успехе или неуспехе, и примером им нужно служить сегодня, а не в прошлом.

Пускай бы отец сказал: «Когда я начинал, мне казалось, в моей работе есть смысл; но теперь, видно, слишком велика стала конкуренция, и я не выдерживаю соревнования; есть люди, которые и сегодня добиваются в моей профессии успеха, а вот у меня не получается. Но если ты об этом и слышать не хочешь, если ты хочешь заняться другим делом, выбери себе дорогу сам – это будет правильнее».

Этим отец не замыкает ребенка на собственных неудачах, а побуждает его включиться в игру и поддерживает в нем дух борьбы, открывает перед ним новые горизонты.

Родители не видят ничего страшного в том, чтобы по возвращении с работы говорить о своем разочаровании, о своей депрессии при детях младше десяти лет, оправдывая себя тем, что ребенок «еще ничего не понимает». Они не думают сдерживаться, их ничуть не заботит, что чувствует при этом маленький свидетель их жалоб. Они дают себе волю.

Странный способ формировать  образец для детей, которые еще во всем зависят от взрослых!

Люди не думают о том, какой отзвук найдут их речи и поведение в маленьком ребенке, потому что обычно они полагают, что ребенок пребывает в зачаточном состоянии – вроде личинки. А личинке можно наносить любые раны, потому что гусеницу не имеет в их глазах никакой ценности. Они ведут себя так, как будто восхищающая их бабочка не имеет к этой гусенице ни малейшего отношения. Биологическая бессмыслица! На самом деле любое пагубное воздействие на личинку потенциально вредит мутирующему существу, и грядущая бабочка окажется неудачной».